Неточные совпадения
Она не дослушала, отошла прочь, села возле Грушницкого, и между ними начался какой-то сентиментальный разговор: кажется, княжна отвечала на его мудрые фразы довольно рассеянно и неудачно, хотя старалась показать, что
слушает его со вниманием, потому что он иногда смотрел на нее
с удивлением, стараясь угадать причину внутреннего
волнения, изображавшегося иногда в ее беспокойном взгляде…
—
Послушайте, — ласково, но
с волнением заговорил Обломов, — мои люди болтают разный вздор; вы, ради Бога, не верьте им.
—
Послушайте, князь, успокойтесь, пожалуйста; я вижу, что вы чем дальше, тем больше в
волнении, а между тем все это, может быть, лишь мираж. О, я затянулся и сам, непростительно, подло; но ведь я знаю, что это только временное… и только бы мне отыграть известную цифру, и тогда скажите, я вам должен
с этими тремя стами до двух тысяч пятисот, так ли?
Она, как почти все С-ие девушки, много читала (вообще же в
С. читали очень мало, и в здешней библиотеке так и говорили, что если бы не девушки и не молодые евреи, то хоть закрывай библиотеку); это бесконечно нравилось Старцеву, он
с волнением спрашивал у нее всякий раз, о чем она читала в последние дни, и, очарованный,
слушал, когда она рассказывала.
— Ну так вот как я решил, Алексей,
слушай! — начал он опять, подавив
волнение, —
с Грушей туда приедем — и там тотчас пахать, работать,
с дикими медведями, в уединении, где-нибудь подальше.
Вошло пять человек, четыре человека новых гостей и пятый вслед за ними генерал Иволгин, разгоряченный, в
волнении и в сильнейшем припадке красноречия. «Этот-то за меня непременно!» —
с улыбкой подумал князь. Коля проскользнул вместе со всеми: он горячо говорил
с Ипполитом, бывшим в числе посетителей; Ипполит
слушал и усмехался.
Черноризица Аглаида
слушала знаменитую головщицу
с замиранием сердца: у ней захватывало дух от
волнения.
Старик Райнер все
слушал молча, положив на руки свою серебристую голову. Кончилась огненная, живая речь, приправленная всеми едкими остротами красивого и горячего ума. Рассказчик сел в сильном
волнении и опустил голову. Старый Райнер все не сводил
с него глаз, и оба они долго молчали. Из-за гор показался серый утренний свет и стал наполнять незатейливый кабинет Райнера, а собеседники всё сидели молча и далеко носились своими думами. Наконец Райнер приподнялся, вздохнул и сказал ломаным русским языком...
Я ни о чем другом не мог ни думать, ни говорить, так что мать сердилась и сказала, что не будет меня пускать, потому что я от такого
волнения могу захворать; но отец уверял ее, что это случилось только в первый раз и что горячность моя пройдет; я же был уверен, что никогда не пройдет, и
слушал с замирающим сердцем, как решается моя участь.
Алеша высказал это
с жаром и
с твердостью. Наташа
с какою-то торжественностью его
слушала и вся в
волнении,
с пылающим лицом, раза два проговорила про себя в продолжение его речи: «Да, да, это так!» Князь смутился.
Она встала и начала говорить стоя, не замечая того от
волнения. Князь
слушал,
слушал и тоже встал
с места. Вся сцена становилась слишком торжественною.
Она засыпала меня вопросами. Лицо ее сделалось еще бледнее от
волнения. Я рассказал ей подробно мою встречу
с стариком, разговор
с матерью, сцену
с медальоном, — рассказал подробно и со всеми оттенками. Я никогда ничего не скрывал от нее. Она
слушала жадно, ловя каждое мое слово. Слезы блеснули на ее глазах. Сцена
с медальоном сильно ее взволновала.
Голос у дедушки оборвался и захлебнулся. Слезы опять потекли по глубоким, коричневым от загара морщинам. Сергей, который
слушал ослабевшего старика молча,
с плотно сжатыми бровями, бледный от
волнения, вдруг взял его под мышки и стал подымать.
—
Послушай, Саша, — сказала она в
волнении, положив ему руку на плечо, по-видимому
с намерением сделать последнюю попытку, — еще время не ушло: подумай, останься!
Матвей
слушал с усилием и напряжением, не вполне понимая, но испытывая странное
волнение…
Радость Урманова казалась мне великодушной и прекрасной… В тот же день под вечер я догнал их обоих в лиственничной аллее, вернувшись из Москвы по железной дороге. Они шли под руку. Он говорил ей что-то, наклоняясь, а она
слушала с радостным и озаренным лицом. Она взглянула на меня приветливо, но не удерживала, когда я, раскланявшись, обогнал их. Мне показалось, что я прошел через какое-то светлое облако, и долго еще чувствовал легкое
волнение от чужого, не совсем понятного мне счастья.
—
Послушайте, Потапов… — Голос старика стал задушевным и вкрадчиво мягким. — Мы
с вами земляки… Я знал ваших родителей. Превосходные люда… Будьте со мной откровенны. Скажите, что вы там затеваете? Из-за чего это
волнение?
Я иду за своей женой,
слушаю, что она говорит мне, и ничего не понимаю от
волнения. По ступеням лестницы прыгают светлые пятна от ее свечи, дрожат наши длинные тени, ноги мои путаются в полах халата, я задыхаюсь, и мне кажется, что за мной что-то гонится и хочет схватить меня за спину. «Сейчас умру здесь, на этой лестнице, — думаю я. — Сейчас…» Но вот миновали лестницу, темный коридор
с итальянским окном и входим в комнату Лизы. Она сидит на постели в одной сорочке, свесив босые ноги, и стонет.
На следующий день я опять съехался
с Высоцким, который нашел Писарева в лучшем положении и сказал, что воспаление через несколько дней пройдет, но что больной ослабеет и должен будет пролежать долго в постели, совершенно отстранив от себя всякое беспокойство,
волнение и умственное занятие; даже чтение позволил
слушать только самое легкое.
Спокойно и без лишних слов, без давешнего
волнения, рассказал он, в виде отчета, как он отвез Лизу, как ее мило там приняли, как это ей будет полезно, и мало-помалу, как бы совсем и забыв о Лизе, незаметно свел речь исключительно только на Погорельцевых, — то есть какие это милые люди, как он
с ними давно знаком, какой хороший и даже влиятельный человек Погорельцев и тому подобное. Павел Павлович
слушал рассеянно и изредка исподлобья
с брезгливой и плутоватой усмешкой поглядывал на рассказчика.
M-lle George так механически играла свои роли, что,
слушая иногда, по-видимому
с благоговеньем или сильным наружным
волнением, она бранилась шепотом
с своими товарищами за поданные не вовремя реплики, или
с своей прислужницей, стоявшей недалеко от нее за кулисами, забывшею подать ей какую-нибудь нужную вещь при выходе на сцену.
Дарья Алексевна, несколько встревоженная, весьма учтиво и ласково сказала мне, что муж ее нездоров, что он провел дурно ночь, что у него сильное раздражение нерв и что доктор приписывает это тому
волнению,
с которым Гаврила Романыч
слушает мое чтение, что она просит, умоляет меня несколько времени не ходить к больному или ходить, но не читать под каким-нибудь предлогом; «а всего лучше скажитесь больным, — прибавила она, — если он вас увидит, то начнет так приставать, что трудно будет отказать ему».
И в это-то время Софокл ставит на сцену своего «Эдипа-царя». Трагедия разыгрывается на фоне моровой язвы, посетившей город Эдипа Фивы.
С глубоким
волнением должен был
слушать зритель рыдания хора, вызванные скорбью, столь близкою и ему самому.
Глеб Алексеевич, действительно, не упустив ни одной подробности, целиком передал Дарье Николаевне беседу свою
с Глафирой Петровной Салтыковой. Иванова
слушала внимательно, и лишь в тех местах, которые касались ее, чуть заметная, нервная судорога губ выдавала ее
волнение.
Бетрищев
слушал с нескрываемым
волнением.